В ожидании выхода в прокат фильма А. Звягинцева «Левиафан», по каким-то не вполне ясным причинам выложенного на общедоступные сайты в Интернете (обычно авторы и продюсеры всячески этому препятствуют), ему продолжают перемывать косточки как ярые сторонники этой ленты, так и категоричные отрицатели каких-либо её достоинств. Недавно и в «Правде» (№9 с.г.) появился обстоятельный разбор картины, уже восхитившей США, удостоенной каннского приза, «Глобуса», «Орла» и нацелившейся на «Оскара». Думается, но, что не все аргументы «за» и «против» исчерпаны.
Работа сравнительно молодого режиссёра на какое-либо новаторство не претендует. Она, напротив, принципиально традиционна. Сюжет борьбы за землю и имущество (как сейчас бы сказали, спор хозяйствующих субъектов), в данном случае между простым работягой-автослесарем Николаем и претендующим на всесилие, не стесняющимся в средствах проворачивания своих делишек мэром небольшого приморского северного городка, едва ли не так же стар, как сам кинематограф.
Он из так называемых бродячих сюжетов. Стилистика же картины выдержана в духе того «сурового реализма», что отличал такие отечественные ленты, как «Маленькая Вера» и «Арлекино», ставшие в своё время как бы нагрудными знаками «перестройки», поразившей страну такими социальными язвами, какие и не снились поколениям советских людей, взращённым на ценностях социалистического гуманизма. Данный реализм сегодня, когда язвы конца 1980-х — начала 1990-х годов давно разрослись в смертельные для страны раковые опухоли, ещё более актуален. В этом — в правде и художественной энергии социального обличения враждебного простому человеку олигархического режима (сцены в суде, а также сговора мэра с начальником полиции и прокурором и дальнейшей вполне бандитской расправы с адвокатом, накопавшим некий компромат на творящиеся в городе аферы) — главное в фильме А. Звягинцева.
Но именно это и не устраивает многочисленных комментаторов из буржуазных изданий. Оно и понятно: ведь ставший невинной жертвой режима работяга Николай никак не соответствует либеральным клише героизма. Вот будь на его месте какой-нибудь «болотный» страдалец — другое дело.
Отворачиваясь от неприятной им социальной правды и даже ставя её в вину постановщику, который якобы не замечает происходящих в стране позитивных перемен, рецензенты делают акцент на неких философских глубинах фильма А. Звягинцева, связанных с извечными, дескать, вопросами бытия, борьбы абстрактных добра и зла, адресуясь к Библии, в частности к Книге Иова. Надо сказать, что к этому подталкивает сам режиссёр, снабдивший свою картину не только названием с именем устрашающего библейского персонажа, упоминаемого в этой книге, но и целым рядом других многозначительных символов — от образов враждебной человеку северной природы до обглоданного скелета выбросившегося на берег кита (уж не реинкарнация ли самого Левиафана?), почерпнутого не иначе как из арсенала Феллини. Беда, но, в том, что попытка возвести таким образом конкретную социальную драму в некий библейского уровня миф (дань нынешней моде) режиссёру не удалась.
Да, главный герой фильма, как и Иов, страдает (лишается дома и попадает в тюрьму по ложному обвинению в убийстве изменившей ему жены) безвинно, но на этом сходство и заканчивается. История Иова абсолютно фантастична (он становится живой игрушкой заключённого на «небесах» пари о том, сохранит ли человек, лишённый богатства, близких и здоровья, ту нерушимую веру во всеблагое божество, которой вроде бы отличался в пору благоденствия). Тогда как персонаж А. Серебрякова, чуждый какой-либо религиозности, падает жертвой вполне земного, конкретного социального зла, и ни в каких мистических подпорках данный пронзительный сюжет не нуждается, напротив — библейские аллюзии лишь размывают его заострённость, сбивают обличительный фокус.
Разумеется, не обошлось и без пошленькой антисоветчины — куда ж без этого сегодня? В эпизоде загородного пикника подвыпившая компания развлекается стрельбой не только по пустым бутылкам, но и по портретам советских руководителей, извлечённым, по-видимому, из каких-то пыльных казённых кладовок. Режиссёру явно не хватило вкуса почувствовать надуманность этой сцены — люди, принадлежащие к показанному в фильме социальному слою, вовсе не страдают тем идиотизмом антисоветскости, которым заражена агрессивная либеральщина.
При этом вполне отчётливо звучит в картине тема религиозного ханжества, пропитавшего насквозь криминализированную среду нынешних хозяев жизни. Закоренелые бандиты со свечками в руках и благословляющие их батюшки, кормящиеся с сомнительных доходов, — да, это, увы, из нашей жизни. И когда приятельствующий с мэром-уголовником архиерей доверительно говорит ему: «Одно дело делаем», этому, к сожалению, веришь.
