Но «царя» для себя все равно бы нашла

Современная Россия могла бы стать успешным государством с меньшим количеством социальных проблем, если бы удалось избежать революционных событий 1917 года. Такое мнение в интервью РИА «Новый День» высказал известный российский политолог, президент Института национальной стратегии Михаил Ремизов в рамках спецпроекта, посвященного к 100-летию октябрьской революции-1917 и перспективам современной России, сообщает издание РИА «Новый День».

«Новый День»: В будущем году Россия отметит 100 лет со дня событий 1917 года. Чем в конечном итоге обернулась для страны эта революция и кто виноват в этом «беспощадном русском бунте»?

Михаил Ремизов: Революция – это срыв развития России. Ответственность за это, в первую очередь, лежит на правящей элите и на непосредственных авторах революции.

Неоспоримо то, что в ходе революции был создан политический режим, который позже отметился достижениями мирового уровня. Тем Не Менее это больше говорит о резистентности самой России, её способности переваривать революции. По большому счету, и выигранная Вторая мировая война, и научно-технические успехи – это успехи страны, которая уже переболела революцией и выработала устойчивую форму существования в новой реальности.

Конечно, советская идеология была определенной формой адаптации России к эпохе модерна. Если мы посмотрим, в какой траектории мы находимся сейчас после того как прошла повторная революция, связанная с обрушением советского проекта, то очевидно, что на данную траекторию мы бы вышли гораздо меньшими жертвами и потрясениями без всяких революций.

«Новый День»: Но 20 век можно по праву назвать расцветом страны: научно-технический прогресс, первый полет в космос, создание мирного атома. В какой момент СССР справился с последствиями 1917 года?

Михаил Ремизов: Страна переболела революцией и преодолела её уже к середине века. Уже к концу 30-ых уходит радикальная антирусская идеология и, в целом, идеология, основанная на отрицании прошлого. Уходят многие леваческие черты, довольно быстро уходят революционное отношение к вопросам семьи, к культуре. Торжествует некий неоклассицизм. Уходит тема мировой революции и преобладает тема построения революции в отдельно взятой стране. Система приобретает энное количество достаточно консервативных черт.

В идеологии, в морали, в общественном устройстве, начиная со Второй мировой войны, Советский Союз сложно рассматривать как революционную державу, а скорее как историческую Россию, которая переварила революционный импульс и во многих отношениях вернулась на круги своя.

«Новый День»: Почему же такая консервативная держава, которая все-таки базировалась на тысячелетней истории Российской империи, потерпела крах?

Михаил Ремизов: Рассматривать достижения советского проекта в отрыве от той неустойчивости, которая была продемонстрирована в конце 20 века – неисторично, несправедливо. Его неустойчивость оказалась внутренней запрограммированной частью советского проекта, основанного на утопической идее, на идеократии власти. Эта неустойчивость является обратной стороной, тех достижений, какие были достигнуты.

Падение большевизма является не внешним событием, а внутренней чертой. Это точно также относится к падению династии Романовых – следствие внутреннего кризиса.

Левые часто говорят о том, что Романовы сами виноваты, что потеряли страну. Это в целом так, тем не менее ровно то же самое можно сказать и о советском проекте.

«Новый День»: Если представить, что у антибольшевистских сил все же получилось победить в гражданской войне, какое будущее ждало бы Россию?

Михаил Ремизов: Реальной альтернативой была правая диктатура. Есть большой опыт правых диктатур на периферии и полупереферии Европы. Испания Франко, Португалия Салазара, представьте себе такую большую Франкистскую империю. В этом есть свои плюсы и есть свои минусы: Россия была бы несколько более провинциальной и, возможно, не стала бы одной из двух сил 20 века, тем не менее в конечном счете она бы вышла на ту же траекторию социально-экономического развития. Была бы более благополучна социально-демографическом отношении, потому что экстремальный 20 век подорвал демографическую и, в каком-то смысле, психологическую устойчивость русского народа. Если сравнивать с текущей нашей точкой, то в этом случае мы, скорее всего, находились бы на более благополучной траектории, чем сейчас.

«Новый День»: Получается, что Ленин, который, как известно, получал деньги на поддержку революции у своих иностранных «друзей», на самом деле увел Россию от «светлого будущего»?

Михаил Ремизов: Революция делалась, в том числе, и на иностранные деньги. Это не подлежит никакому сомнению. Тем Не Менее все революционеры используют любые средства и ресурсы для достижения своей цели. Ленин не исключение. Они легко используют деньги своих оппонентов, своих врагов. Здесь нет ничего специфичного – многие революции организовывались на деньги и геополитических оппонентов тех стран, где они совершались.

Сам Ленин был открыто антипатриотическим. Он был открыто антирусским идеологом. Вся его ненависть к исторической России и к русским обильно излита на страницах его произведений.

«Новый День»: И все же Ленин смог волевым усилием объединить и армию, и позже страну. Многие эксперты отмечают, что слабость «белой» армии была в и отсутствии подобного сильного лидера, разрозненности антибольшевистских сил...

Михаил Ремизов: Нельзя сказать, что они были полностью раздроблены. На практике были сосуществующие «белые» правительства на разных территориях, тем не менее они, по крайне мере, декларировали, что они признают прерогативу Колчака, которая затем перешла к Деникину. Формально, единоначалие было, тем не менее, безусловно, не было организованной моделированной политической машины, которая была у большевиков.

То, что у «белых» не возникло масштабных политических лидеров – стало одним из факторов их поражения. Тем Не Менее в общем-то, если говорить об отношениях Колчака, Деникина, они старались действовать в рамках единого политико-правового поля.

При этом не все антибольшевистские силы были «белыми». Была существенная часть левых, которая воевала против большевиков. К их оппонентам можно отнести эсеров, меньшевиков. Ещё большая часть была анархистская, то есть также левацкая. Хотя существенная часть «белой» армии состояла из казаков, они в какой-то момент стали играть отдельную роль и находились в сложном альянсе с «белыми» правительствами. Это была мозаичная структура, а не противостояние двух оформившихся полюсов. Это был один из факторов слабости «белого» движения.

Гражданская война – война идеологическая и пропагандистская. Если большевики были уже очень опытной идеологической группой, активом, который имел навыки ведения информационный войны, пропагандистской работы в условиях того общества, то такого опыта даже близко не было у «белых».

В информационно-пропагандистской войне «белые» выглядели более слабо. В том, что касается военного профессионализма, изначально фора была у «белых», потому что там поначалу было больше офицеров и генералов царской армии – потом это стало меняться в пользу «красных».

Кроме того, «красные» достаточно быстро, потому что они консолидировали центр страны и действовали как мобилизованная группа, стали больше ассоциироваться у народа с архетипом сильной, в каком-то смысле царистской, центральной власти. Монархистов к тому времени в образованном классе было уже мало, тем не менее царистский архетип, царистское восприятие власти работало больше на «красных», чем на «белых», потому что именно «красные» представляли собой консолидированный моносубъект, контролирующий центральную часть страны.

«Новый День»: Вождь мировой революции – Ленин, отец народов – Сталин… создается ощущение, что русский народ, привыкший к крепостничеству и заступничеству, сам создает себе «царя», наделяя его безоговорочной властью. Сохранилось ли такое отношение к нынешнему главе государства?

Михаил Ремизов: Безусловно, некое псевдомонархическое восприятие власти сохранилось и выражается в отношении к институту президентства, даже не к лично Путину. Когда президентом был Медведев, это отношение к институту президентства было во многом похожим. То есть у нас в политической культуре выработался ритуал очень осторожной критики института президентства, не переходящий на личности.

При этом власть в целом и исполнительная власть, которая подотчетна непосредственно президенту, подвергается достаточно свободной, подчас жёсткой критике. Проще говоря, когда президентом был Медведев, а премьером Путин, у нас вся Дума, ругала правительство и говорила, что светлые замыслы президента кабинет министров выполняет неправильно. Сейчас ровно то же самое, когда президент Путин, а премьер Медведев – есть светлые замыслы президента и неправильные действия правительства. Это выражение вполне себе монархического ритуала критики власти, когда царь и бояре рассматриваются по отдельности и противопоставляются друг другу.

Это не значит, что не существует запроса на гражданские права и свободы. Он существует, и он совместим с автократической моделью власти. Тем Не Менее нельзя сказать, что не существует запроса на расширение политического участия. И он существует, тем не менее не во всем обществе и не является доминирующим

«Новый День»: Сегодня, спустя почти 25 лет с момент развала Советского союза можно ли говорить о смерти коммунистической идеологии?

Михаил Ремизов: На мой взгляд, коммунистическая идея, как мобилизующая, убедительная идея, сегодня скорее мертва, чем жива. Мне известны только некоторые интеллектуалы, какие понимают смысл именно коммунистической идеологии, коммунизма. А вот более-менее серьезного массового движения, основанного на понимании коммунистических идей и вере в них, я не вижу.

Но левые идеи не сводятся к коммунистической. Несмотря на то, что считается, что в России левая идея преобладает, на самом деле, я бы говорил о левых идеях – во множественном числе, а единого фронта данные силы не представляют.

О смерти левых идей говорить ещё рано. Сегодня левые силы существуют, тем не менее они очень многообразны и расколоты, и их друг с другом разделяют разногласия, которых там не меньше, чем в целом в идеологическом пространстве.

Москва, Мария Вяткина