9 июля 2015 года в интернете появилось сообщение о том, что 1 июля на полигоне Топока в штате Невада прошло «первое летное испытание ядерной бомбы без заряда». Уточнялось, что испытывалась «12-я по счету модификация боеприпасов массового поражения, выпускаемых с 60-х годов прошлого века». Это сообщение не вызвало особого интереса у пользователей Всемирной паутины. Совсем по-иному реагировали на первое испытание атомного оружия те немногие люди, ставшие его свидетелями 70 лет назад.
В начале 1945 года пустынная северо-западная часть авиабазы Аламогордо в штате Нью-Мексико площадью 5 тысяч квадратных километров была избрана местом испытания первой атомной бомбы. Башня, на которой должна быть размещена бомба, получила условное название «Нуль». Время испытания – 16 июля 1945 г. в 5.30 утра по местному времени – также было названо «Нулем». О том, как прошло испытание, что ему предшествовало и что последовало после него, было ярко рассказано в книге «Атомы и люди», перевод которой автор этой статьи сдал в издательство «Атомиздат» полвека назад. Автором книги был Уильям Лоуренс, который глубоко и плодотворно освещал наиболее актуальные проблемы науки и техники. Он был единственным из журналистского сообщества, который былдопущен к тайнам атомной бомбы ещё до её появления. Лоуренс стал также единственным газетчиком, который стал свидетелем первого испытания атомного устройства. А через три недели он летел в самолете, который сбросил американскую бомбу на Нагасаки.

В своей книге Лоуренс всесторонне раскрыл закулисную сторону «атомного проекта». Он убедительно показал, что к началу войны США не обладали научным потенциалом, необходимым для создания атомного оружия. Лишь опасения видных учёных различных стран мира относительно того, что гитлеровская Германия первой получит атомную бомбу, заставил их направиться в США и вынудить правительство самой богатой страны мира заняться исследованиями атомного ядра. Лоуренс показал, как хваленая гласность американского общества не помешала скрыть от своего народа возведение закрытых городов и установить в них режим строжайшей секретности. Он поведал, как в ходе ускоренных работ не раз возникали рискованные ситуации, грозившие громадными разрушениями и человеческими жертвами. Сам же Лоуренс по заданию руководителей проекта готовил сфабрикованные материалы, чтобы объяснитьв печати подобные катастрофические события, не раскрывая секретных работ. Лоуренс убедительно показал, что даже после капитуляции Германии работа над атомным оружием шла полным ходом. Хотя организаторы работ прекрасно знали, какие последствия для сотен тысяч мирных японцев принесет атомная бомбардировка, они не испытывали нималейших сомнений в своей решимости прибегнуть к этому оружию массового поражения.

«Я стал смертью, сокрушительницей миров!»

В своей книге Лоуренс писал: «В 5 часов 29 минут 50 секунд из радиопередатчика раздался голос, который в темноте, казалось, доносился с небес: «Минус десять секунд!». В облаках вспыхнула зеленая ракета, медленно опустилась, повисла, потускнела и пропала в темноте».

«Снова прозвучал голос: «Минус три секунды!» Спустилась другая зеленая ракета. Над пустыней царило молчание. Небольшими группами мы двигались в направлении «Нуля». На востоке появились первые проблески зари».

«И в данный момент как будто из недр Земли появился свет, свет не этого мира, а многих солнц, соединенных воедино. Это был такой восход, какого никогда не видел мир, – громадное зеленое сверхсолнце поднялось в доли секунды на высоту более чем 2,5 тысячи метров. Оно поднималось все выше, пока не достигло облаков, освещая землю и все небо ослепительно ярким светом».

«Этот громадный огненный шар диаметром почти 1,5 километра поднимался, меняя цвет от темно-пурпурного до оранжевого, расширяясь, увеличиваясь, – природная сила, освобожденная от пут, которыми была связана миллиарды лет. На какое-то мгновение свет стал каким-то неземным, зеленым. Такое свечение наблюдается в короне Солнца во время полного затмения».

«Вслед за огненным шаром с земли поднялось громадное облако. Сначала это была гигантская колонна, которая затем приняла формы фантастически огромного гриба. Громадная гора, рожденная за несколько секунд (а не за миллионы лет), поднималась все выше и выше, содрогаясь в своем движении. Она достигла разноцветных облаков, пробила их своей вершиной и продолжала подниматься, пока не достигла высоты 12,5 тысячи метров – на 3,5 тысячи метров больше, чем высочайшая гора на Земле!»

«В течение этого очень короткого, но кажущегося необычайно долгим периода не было слышно ни единого звука. Я видел силуэты людей, стоявших неподвижно небольшими группами, как растения в пустыне. Вновь рожденная гора – гигант между пигмеев хребта Сьерра-Оскуро – стояла, опираясь на тучи, как огнедышащий вулкан».

«Потом из этой тишины возник громовой раскат. В течение короткого времени то, что мы видели, повторилось в звуке. Казалось, тысячи мощных фугасных бомб разорвались одновременно и в одном месте. Гром прокатился по пустыне, отозвался от Сьерра-Оскуро, эхо накладывалось на эхо. Земля задрожала под ногами, как будто началось землетрясение. Мы почувствовали горячее дыхание взрыва».

«Оглушительный грохот раздался через сто секунд после вспышки – первый крик новорожденного мира. Он оживил молчаливые, неподвижные силуэты, дал им голос. Небольшие группы людей, стоявшие до сих пор неподвижно, заплясали, оглашая воздух громкими криками. Их танец напоминал пляску первобытных людей на весенних празднествах, посвященных огню. Люди хлопали в ладоши, подпрыгивали – так земной человек выражал радость по поводу рождения новой силы, которая давала ему возможность освободиться от пут земного тяготения».

Через час Лоуренс в разговоре с научным руководителем атомного проекта Робертом Оппенгеймером спросил его, что он чувствовал в момент взрыва. «В это мгновение, – услышал я в ответ, – у меня в мозгу промелькнул отрывок из «Бхагавадгиты» – священной индийской поэмы: «Я стал смертью, сокрушительницей миров!»

Судя по воспоминаниям военного руководителя атомного проекта генерала Лесли Гроувса, он и находившиеся рядом с ним учёные были более сдержанны в эмоциях. И все же генерал признал необычность того, чему они стали свидетелями: «Каждому было приказано… лечь лицом к земле и ногами в сторону взрыва, закрыть глаза и зажать их ладонями. Кактолько произойдет взрыв, разрешалось подняться и смотреть через закопченные стекла, которыми все были снабжены. Времени, необходимого для выполнения этих движений, как полагали, было достаточно, чтобы предохранить глаза наблюдавших от ожога». После взрыва, писал Л. Гроувс, «моим первым впечатлением было ощущение очень яркого света, залившего все вокруг, а когда я обернулся, то увидел знакомую многим теперь картину огненного шара. Первой моей, а также Буша и Конэнта реакцией, пока мы ещё сидели на земле, следя за этим зрелищем, был молчаливый обмен рукопожатиями. Вскоре, буквально через 50 секунд после взрыва, до нас дошла ударная волна. Я был удивлен её сравнительной слабостью. На самом деле ударная волна была не такой уж слабой. Просто вспышка света была так сильна и так неожиданна, что реакция на неё снизила на время нашу восприимчивость».

О том, каким оказались последствия ударной волны и световой вспышки для тех, кто не был предупрежден о предстоявшем атомном взрыве, свидетельствовало происшествие с одним американским солдатом. Хотя всех военных вблизи от Аламогордо заранее предупредили об испытании мощного взрывчатого вещества и заблаговременно эвакуировали, об одном военнослужащем, находившемся в увольнении, забыли. Он вернулся в свою казарму под утро, и так как был вдребезину пьяным, то не заметил, что помещение пусто. Он завалился на свою койку, но вскоре мощный толчок швырнул его на пол. Солдат решил, что началось землетрясение. Он открыл глаза и его ослепил свет. Позже он утверждал, что свет был «неземным».

Когда его товарищи вернулись через час в казарму, они обнаружили безумца, который твердил о «гневе Господнем», «Судном дне» и о грехе напиваться в день воскресный. Медицинское освидетельствование установило, что временное помешательство было вызвано потрясением, а потеря зрения – воздействием вспышки во время взрыва. Лишь через несколько недель интенсивного лечения рассудок и зрение вернулись к солдату. Вернувшись на службу, солдат дал зарок: больше не брать в рот ни капли спиртного. Комментируя это происшествие, Уильям Лоуренс замечал: «Довольно-таки радикальный способ лечения от алкоголизма!»

Других травм от взрыва удалось избежать благодаря своевременно принятым мерам. Например, организаторы испытания знали, что в 48 километрах от места испытания находился городок Карризозо с населением 1500 человек. Лоуренс писал: «Если бы во время испытания ветер подул на восток, то могла возникнуть реальная опасность того, что радиоактивное облако опустится на спящий город, и его ничего не подозревавшие жители окажутся жертвами смертоносных осадков. Чтобы избежать этого, несколько сот армейских грузовиков с солдатами, получившими подробные инструкции, в ночное время окружили Карризозо. Если бы ветер подул в этом направлении, люди в грузовиках приступили бы к действиям по сигналу, данному по радио. Каждой группе был заранее указан квартал и дан приказ входить в дома, будить людей и увозить их в безопасное место, применяя, если понадобится, силу, не давая одеться и не тратя времени на объяснения».

По словам Лоуренса, «единственными жертвами, кроме гремучих змей и небольших зверьков – обитателей пустыни, оказались бурые коровы, какие паслись в нескольких километрах от места взрыва и на шкурах которых появились серые пятна от радиоактивного воздействия. Данные «радиоактивные» коровы и их потомство потом тщательно обследовались на предмет генетических и других последствий радиации».

Секретная атомная империя

За несколько месяцев до взрыва в Аламогордо репортеру газеты «Нью-Йорк таймс» Уильяму Лоуренсу позвонил военный руководитель атомных предприятий США генерал Лесли Гроувс и предложил ему стать «официальным историком работ по созданию атомного оружия». Данные работы были тщательнейшим образом засекречены. Но в американских вооруженных силах давно сложилась традиция записывать историю воинских формирований. Видный американский коммунист Герберт Аптекер рассказывал мне, что начальство отказало ему в демобилизации после окончания Второй мировой войны, так как из его анкеты узнало, что он – профессиональный историк. Поэтому его, коммуниста, направили вПентагон, где он, на основе военных документов, старался как можно быстрее описать боевые действия дивизии, в которой он служил. Разумеется, история создания атомного оружия была достойна не меньшего внимания, чем военная хроника одной из американских сухопутных дивизий, сражавшейся в Западной Европе в 1944 – 45 гг.

Выбор Гроувса был не случайным. На протяжении ряда лет сотрудник «Нью-Йорк таймс» Уильям Лоуренс внимательно следил за исследованиями природы атомного ядра. Ещё к концу 30-х гг. Лоуренс, по его словам, «прочитал все последние сообщения о делении урана в научных журналах, как в американских, так и зарубежных, и решил во что бы то ни стало получить интервью у какого-нибудь иностранного ученого, особенно из Германии, приехавшего сюда с визитом или эмигрировавшего… Постепенно мне стало ясно, что ведущие немецкие учёные, физики и химики, оставляли свои лаборатории и переходили работать в одно место – Институт кайзера Вильгельма в Берлине».

28 апреля 1940 г. из Германии в США приехал голландский химик Петер Дебай, с которым побеседовал Лоуренс. Профессор сообщил журналисту о работах по исследованию урана в Институте кайзера Вильгельма, откуда его почему-то спешно уволили. То, что узнал Лоуренс, убедило его в необходимости срочно предать широкой гласности сведения, известные лишь в узком кругу физиков.

5 мая 1940 г. вышел в свет воскресный номер газеты «Нью-Йорк таймс». Его первая страница должна была захватить внимание читателя кричащими заголовками:

ИСТОЧНИК АТОМНОЙ ЭНЕРГИИ ОГРОМНОЙ МОЩИ, ОТКРЫТЫЙ НАУКОЙ.

ОБНАРУЖЕНА РАЗНОВИДНОСТЬ УРАНА, ОБЛАДАЮЩАЯ ЭНЕРГИЕЙ В 5 МИЛЛИОНОВ РАЗ БОЛЬШЕ УГЛЯ.

ГЕРМАНИЯ СТРЕМИТСЯ К ЭТОМУ.

УЧЕНЫМ ПРИКАЗАНО ПОСВЯТИТЬ ВСЕ ВРЕМЯ ИССЛЕДОВАНИЯМ.

В статье, которая начиналась на первой полосе газете, Лоуренс красочно описывал перспективы освоенияатомной энергии и ужасы, какие нависнут над миром, если гитлеровская Германия первой сумеет создать атомные бомбы и применить их.Но вопреки своим надеждам, сенсационная статья Лоуренса не произвела никакого впечатления на читателей. Американцы готовились к очередным президентским выборам, следили за ходом войны в Европе и сообщения о перевороте в науке показались многим далеким от реальной жизни.

Лоуренс написал на данную же тему вторую статью для популярного журнала «Сэтерди ивнинг пост». На сей раз редакция потребовала от журналиста три отзыва от ведущих американских учёных. Лоуренс без труда нашел таких, включая тогдашнего лауреата Нобелевской премии Артура Комптона и будущего лауреата Нобелевской премии химика Эдвина Макмиллана. После этого статья была опубликована, но на неё также не обратили большого внимания.

Лоуренс не знал, что ещё в октябре 1939 г. ведущие физики уговорили Альберта Эйнштейна написать письмо президенту Рузвельту с призывом срочно развернуть работы по использованию энергии атомного ядра. Несмотря на то, что Рузвельт сказал пару теплых слов об этом письме, оно, по словам Лоуренса, в течение более чем двух с половиной лет «покрывалось пылью где-то в шкафах Белого дома». Лишь после прибытия в США английского ученого М.Л. Олифанта, сообщившего о возможности скорого создания в Германии атомного оружия, в США начались государственные работы в этом направлении.

Через год, 2 декабря 1942 г., в одном из зданий Чикагского университета был запущен первый атомный реактор. Но об этом, как и о других работах такого рода не было известно, так как они были засекречены. Лоуренс продолжал писать тревожные статьи о том, что Германия может создать атомное оружие, но после вступления США в мировую войну в стране была введена строгая цензура и автору без всяких объяснений стали возвращать его рукописи. Наконец, Лоуренсу отказались выдать в городской библиотеке номер журнала «Сэтерди ивнинг пост» с его статьей. Оказалось, что теперь его статья считалась государственной тайной. Собирая по крупицам информацию, Лоуренс к середине 1943 года понял, что в штатах Теннесси, Вашингтон и Нью-Мексико что-то происходит.

Лишь после его согласия работать под началом Гроувса Лоуренс был допущен к секретным объектам в тех штатах. Позже он писал: «Я обнаружил, что в течение двух лет, начиная с мая 1943 г., мы создали тайную империю, раскинувшуюся от Соединенных Штатов и Канады до Бельгийского Конго. Эта империя носила название «Инженерный район Манхэттена». Мы построили три засекреченных города, численность населения одного из них, Окриджа в Теннесси, достигла восьмидесяти тысяч… Были ещё два других засекреченных города, в штате Вашингтон, – Ричланд и скрытый между каньонов Нью-Мексико Лос-Аламос». Вплоть до конца войны гитлеровская Германия не смогла создать столь мощное атомное производство.

Засекреченнымибыли не только вновь построенные города. Во имя секретности известные учёные и лауреаты Нобелевской премии были переименованы. Датский физик Нильс Бор именовался теперь Николасом Бейкером. Итальянский физик Энрико Ферми стал Генри Фармером. Порой рассеянные учёные попадали в неловкие ситуации, когда забывали вымышленные фамилии, присвоенным им.

Строго следили за письменными материалами. В кабинете, в котором работал Лоуренс, стоял металлический ящик для мусора. На нем была надпись: «Сжечь». Туда Лоуренс должен был бросать все черновики, предварительно порвав их на мелкие кусочки. Каждый день в пять часов в кабинет приходили вооруженные часовые с тележкой, подвозили металлический ящик к печке и сжигали его содержимое. Оба часовых были допущены к этой работе лишь после того, как было точно установлено, что они неграмотны.

Рабочие в цехах понятия не имели, что они делают. Когда Лоуренс спросил одного из них, тот ответил: «Я здесь делаю доллар тридцать пять центов в час». Это считалось высокой зарплатой за неквалифицированный труд. Наблюдая, что в цеха привозят огромное количество сырья, а из ворот заводов уезжают пустые грузовики, многие труженики решили, что их предприятиями орудуют ловкие жулики. Один из рабочих сказал Лоуренсу: «Готов держать пари: то, что здесь делают, где-нибудь можно купить подешевле».

Секретность вызывала подозрения не только у простых рабочих.

По словам Лоуренса, заместитель военного министра Роберт Р. Паттерсон, который подписывал счета на работы по «проекту Манхэттен», в сентябре 1944 г. «крайне обеспокоился, обнаружив, что он выделил около двух миллиардов долларов на операцию, о которой почти ничего не знал. А вдруг это жульничество? А вдруг комиссия конгресса по расследованиям выставит его на всенародный суд, и он будет вынужден сознаться, что выплатил два миллиарда долларов, даже не дав себе труда узнать, что там и вправду происходит?»

Паттерсон попросил нью-йоркского инженера-строителя Майкла Мэдиггана помочь ему разобраться в этом «темном деле». Хотя Мэддигана допустили в секретные города, ему ничего не сказали о том, что в них делается. «Мэддиган увидел такое, о чем не мог и мечтать ни один инженер: громадные здания, занимающие площадь в тысячи акров; новые города, не нанесенные на карту; тысячи новых сооружений, какие претворяли в жизнь невозможное; магниты гигантских размеров. Он также увидел, как на заводы непрерывным потоком, день и ночь, прибывают тысячи тонн сырья, но никогда не замечал, чтобы что-нибудь выходило из них. Чем больше он смотрел, тем более фантастичным казалось ему это предприятие».

Мэддиган прибыл к Паттерсону и доложил ему: «Я побывал везде, все видел и могу сообщить, что вам не о чем беспокоиться… Если эта штука сработает, они ничего не будут расследовать! А если она не сработает… если она не сработает, – повторил он, – то и подавно они ничего не будут расследовать».

Сомнения в том, что «проект Манхэттен» – это жульническая афера, возникали не только у Паттерсона. Президенту США Рузвельту была подана памятная записка от крупного государственного деятеля, который требовал создания комиссии для расследования «Манхэттенского проекта». Он сообщал, что Ванневар Буш, Джим Конэнт и другие физики «надули президента». Приближенный к Рузвельту, а затем и к Трумэну участник конференций Большой тройки адмирал Уильям Леги заявлял на закрытых совещаниях по поводу атомных работ: «Это самая дурацкая штука, какую мы только делали. Такая бомба не взорвется, я это утверждаю как специалист по взрывчатым веществам».

Один раз службы безопасности встали перед трудной проблемой. У младшего лейтенанта флота, допущенного к работам, началось психическое расстройство. Он громко говорил об «ужасном оружии, которое скоро уничтожит мир». Лоуренс писал: «Было слишком рискованно помещать его в обычный военно-морской госпиталь для умалишенных, так как, к несчастью, его бред был весьма осмысленным, понятным даже для человека с элементарными знаниями физики. Единственным выходом было построить для него специальное крыло в госпитале Окриджа и подобрать после тщательной проверки группу врачей-психиатров, сестер, нянек и охранников. Для того чтобы больной не говорил, врачи согласились держать его продолжительное время на снотворном. Как только он начинал говорить, сестра тут же делала ему укол».

Возможны варианты

Лоуренс не только должен был описывать историю работ, но и подготовить первые сообщения о создании атомной бомбы. В середине мая 1945 г. Гроувс вызвал Лоуренса и показал ему карту Нью-Мексико. На ней красным кружком было обозначено место испытания атомного оружия. «Зачем взрывать атомную бомбу на американской земле? – спросил журналист. – А что если она не взорвется? – ответил вопросом на вопрос генерал. – Тогда мы преподнесем её японцам как на блюдечке. Если она не сработает, мы узнаем почему. Если она не так уж хороша, как мы рассчитывали, мы также узнаем, в чем дело».

Генерал приказал Лоуренсу подготовить четыре варианта официальных сообщений на случай разных исходов испытания. Лоуренс вспоминал: «Первые два варианта были простыми: оглушительный взрыв, слышный на много тысяч километров, сопровождаемый сильной вспышкой света, но без нанесения какого-либо материального ущерба и без человеческих жертв; и аналогичный взрыв, лишь немногим сильнее, который будет слышен и виден на большей площади и причинит некоторый материальный ущерб».

«Третий вариант, который я должен был заранее описать, вызвал большие трудности, так как здесь речь шла о ещё более мощномвзрыве, при котором наносился значительный материальный ущерб и имелись человеческие жертвы».

«Но самым трудным оказался четвертый вариант. Надо было описать огромный материальный ущерб и причину возможной гибели многих ведущих учёных страны. А чем объяснить их появление в пустыне в такой ранний час? И так как генерал Гроувс сказал мне, что я должен быть между привилегированных лиц – очевидцев испытания, то было ясно, что в четвертом сообщении должно быть извещение о моей кончине».

«Я подготовил жуткую историю о случайном взрыве нескольких больших складов с новым мощным взрывчатым веществом, не указывая, но, что это за вещество. Что же касается присутствия там учёных, я объяснил это случайным совпадением, одним из тех, что часто имеют место. Просто у доктора Оппенгеймера в этой части Нью-Мексико есть ранчо, и всё произошло из-за того, что он пригласил своих коллег провести уик-энд в Нью-Мексико. То, что они были здесь, не имело ничего общего со взрывом».

Покончив с написанием десятков некрологов по поводу кончины Роберта Оппенгеймера, Ванневара Буша, Энрико Ферми, Джима Конэнта и других, Лоуренс отправился 12 июля к месту испытания. Вскоре стало ясно, что один из вариантов, подготовленных Лоуренсом, может пойти в печать до запланированного испытания. Оказалось, что на башню, на которую должна была быть помещена атомная бомба, за несколько дней до испытания водрузили её копию, но с обычной взрывчаткой. В Ночное Время началась гроза, молния попала в бомбу, и произошёл взрыв.

Как назло в течение двух дней, пока совершались установка и сборка атомной бомбы, грозы над Аламогордо не прекращались. Трое учёных продолжали дежурить на башне в ночное время 16 июля и покинули её лишь за полчаса до «нуль-часа». Между тем дождь не прекращался и молнии продолжали сверкать. В данные минуты кто-то из учёных мужей выдвинул предположение о том, что взрыв может вызвать неконтролируемую реакцию в атмосфере. По словам Лоуренса, «один из молодых учёных настолько разнервничался, что по совету врачей его пришлось удалить с места испытания».

После взрыва в Аламогордо

Через десять минут после взрыва атомной бомбы генерал Гроувс провозгласил, что война с Японией будет завершена, как только на неё будут сброшены две атомные бомбы. Лоуренс же готовил текст речи президента США Трумэна, которую тот должен был произнести после первой бомбардировки крупного японского города.

Организаторы испытания были готовы немедленно эвакуировать 1500 жителей городка Карризозо, находившегося в 48 километрах от места взрыва, если бы на него двинулось радиоактивное облако. Но они и не думали о том, чтобы предупредить японцев хотя бы о возможных последствиях радиоактивности.

Решение о применении атомной бомбы против городов Японии было принято задолго до испытания в Аламогордо. Став президентом страны после смерти Рузвельта, Трумэн был посвящен в тайну «проекта Манхэттен» военным министром Стимсоном 25 апреля 1945 года. Тогда они решили создать комитет, который должен был выработать рекомендации по применению атомного оружия. В комитет вошли представители правительства США и ведущие учёные, участвовавшие в осуществлении «проекта Манхэттен». На заседании комитета 31 мая 1945 года в кабинете военного министра США Стимсона были приняты следующие рекомендации: «1. Нужно сбросить бомбу на Японию, причем как можно быстрее. 2. Бомба должна быть сброшена на двойную цель – т.е. на военный объект или военный завод, окруженный жилыми домами или прочими легко поддающимися разрушению постройками. 3. Бомбу следует сбросить, не предупреждая противника о характере данного оружия». Упоминание о военном объекте или военном заводе было типичным проявлением лицемерия в духе «западной демократии». За два месяца до этого англо-американская авиация стерла с лица земли Дрезден вовсе не потому, что жилые кварталы и памятники этого старинного города были расположены возле военных объектов. Авторов меморандума интересовали постройки, «легко поддающиеся разрушению» вне зависимости от наличия рядом с ними военных заводов.

Однако правители Америки думали не только о победе над Японией. В ходе беседы 25 апреля 1945 г. Трумэн и Стимсон составили меморандум, в котором говорилось о последствиях создания атомного оружия для глобальной политики США: «В настоящее время мы единолично контролируем ресурсы, с помощью которых США могут создавать и применять это оружие, и никакая другая страна не сможет добиться этого в течение ряда лет… Сохранение мира на Земле при настоящем уровне морального развития общества, который значительно ниже уровня технического развития, окажется в конце концов в зависимости от этого оружия… Мы не должны отказываться от определенной моральной ответственности, возникшей в результате нашей руководящей роли в войне и в создании этого оружия… Если проблема правильного использования этого оружия может быть решена, мы смогли бы обеспечить мир во всем мире, и наша цивилизация была бы спасена».

Лицемерные рассуждения о высоких моральных принципах и заботе о мире во всем мире прикрывали новорожденную «политику атомного шантажа», опиравшуюся на монопольное обладание Соединенными Штатами атомным оружием. Американские правители были уверены, что взрыв в Аламогордо открыл им путь для реализации планов установления мировой гегемонии.

По материалам сайта КПРФ