Создатели 16-серийного фильма «Кровавая барыня» предваряют свой телеопус, только что показанный на канале «Россия 1», многозначительным титром, сообщающим, что они стремились воссоздать дух, а не букву истории жизни Дарьи Николаевны Салтыковой — родовитой и богатейшей московской помещицы XVIII века, «прославившейся» невиданными жестокостями в обращении с принадлежащими ей крепостными. Что же это за «дух», что за «буква»?
«БУКВА» подлинного жития владетельной фурии по укоренившемуся в народе прозвищу Салтычиха достаточно хорошо известна: скромная девушка из хорошей, по тогдашней мерке, семьи, слывшая к тому же первой красавицей. Родилась 11 марта 1730 года в семье столбового дворянина Николая Иванова. Дед, Автоном Иванов, был видным придворным при Петре Великом и сказочно богат. Высокородную дворянку уважали за набожность, за регулярное паломничество к святыням, денежные пожертвования на церковные нужды и милостыню.
Да и замуж вышла всем на зависть — за ротмистра лейб-гвардии Конного полка Глеба Алексеевича Салтыкова, отпрыска не менее знатного и богатого рода, его племяннику Николаю уготовано было стать светлейшим князем, фельдмаршалом, — словом, видным царедворцем при Екатерине Великой, Павле I и Александре I. Поговаривали, что именно он являлся биологическим отцом будущего императора Павла.
Жизнь супругов Салтыковых шла как по писаному, по образу и подобию большинства родовитых семей того времени. Дарья произвела на свет двоих сыновей — Фёдора и Николая, которых по обычаю сразу с рождения записали в гвардейские полки. После безвременной смерти мужа она, ставшая вдовой в 26 лет, оказалась владелицей огромного состояния: большой дом в центре Москвы, поместья в Московской, Вологодской и Костромской губерниях, около 600 душ крепостных. При этом никакой склонностью к рукоприкладству она до поры до времени не отличалась.
Странности начались, казалось бы, с мелочей: не так пол помыт, не добела бельё выстирано… Хозяйка набрасывалась на нерадивых девок с поленом, утюгом или скалкой и зверски их избивала, затем отправляла провинившихся на конюшню, где их к удовольствию барыни секли с особым пристрастием, случалось, что и до смерти.
Поначалу это никого — ни крепостных, ни соседей — особо не удивляло: ну строга матушка, ну погорячилась, дело житейское. Однако где-то с 1757 года убийства дворовых, причём в особо жестоких, извращённых формах (раздетых девушек привязывали к столбу и оставляли на морозе, обливали кипятком, морили голодом, таскали за уши раскалёнными щипцами для завивки волос и даже закапывали живьём в землю), вошли в систему. В усадьбе появились и особо приближённые слуги, освоившие процедуру избавления от трупов. По Москве поползли слухи, что барыня сошла с ума, что она жарит и ест младенцев и пьёт кровь молодых девушек. В действительности этого не было, хотя нынешние психиатры диагностируют у Салтычихи очевидные признаки душевного расстройства — эпилептоидной психопатии.
Как в дальнейшем обнаружило следствие, с 1757 по 1762 год на Дарью Салтыкову была подана 21 жалоба от крепостных крестьян. Ходу им, но, по обычаю того времени, не давали, а направляли самой помещице, и расправу с жалобщиками барыня учиняла лютую, вплоть до отправки «бунтовщиков» на каторгу. Однако сколько верёвочке ни виться, а концу быть. К только что воцарившейся Екатерине II пробились-таки двое мужиков, чьи жёны были зверски забиты разбушевавшейся хозяйкой. Императрица, решившая блеснуть европейским воспитанием, а заодно и приструнить заносчивое московское дворянство, распорядилась начать следствие.
Шло оно трудно. Дарья вины своей не признала даже под угрозой пытки, которой её, впрочем, так и не решились подвергнуть. Однако замять дело, учитывая хлопоты щедрой на взятки знатной родни, не удалось. Дарью Салтыкову обвинили в убийстве 75 человек. Московская Юстиц-коллегия посчитала, что в 11 случаях крепостные оговорили свою помещицу, по 26 эпизодам она была «оставлена в подозрении», 38 зверских убийств были целиком доказаны. Сенат вынес решение о виновности обвиняемой. В октябре 1768 года императрица подписала приговор: лишение дворянского звания и пожизненное заключение в «покаянной» подземной камере монастырской тюрьмы без доступа света и общения с кем-или, кроме надзирательницы и охранника. Режим смягчили на 12-м году заключения — Салтычиху перевели в пристройку к храму с небольшим зарешёченным окошком. Посетители монастыря ходили смотреть на неё, как на опасного зверя. Она при этом бесновалась и ругательски ругала любопытствовавших.
Самое поразительное, что в таких нечеловеческих условиях Дарья ухитрилась сойтись с охранником и родить от него ребёнка. Умерла она в ноябре 1801-го в возрасте 71 года, проведя в заключении больше 30 лет, так и не раскаявшись в содеянном.
Такова «буква» истории Салтычихи, уникальность которой состоит лишь в том, что она, в отличие от множества таких же свирепых помещиц, понесла-таки наказание, став известной и, можно сказать, «героиней» своего времени. А «дух»… О нём, пожалуй, не скажешь точнее, чем у Пушкина («барство дикое, без чувства, без закона») или у Некрасова («бывали хуже времена, однако не было подлей»).
В сериале же «Кровавая барыня» никакого приговора подлому времени не вынесено. Его создатели старательно насыщают экранное повествование мотивами мелодраматическими, разумеется, мистикой и конечно же элементами модного ныне жанра экшн с характерными для него натурализмом и леденящими кровь ужасами, причём делают это неуклюже, не гнушаясь к тому же явными заимствованиями из популярных фильмов, как отечественных, так и зарубежных. Можно лишь пожалеть исполняющую роль Дарьи талантливую актрису Юлию Снигирь, вынужденную хоть как-то сохранять органику, пробираясь по колдобинам и ямам нелепого сюжета.
В итоге подобных операций с «буквой» в корне изменился и «дух» киноповествования. Кровавая барыня представлена в нём достойной сожаления жертвой, во-первых, дурной наследственности от якобы садистки-матери (реальная Анна Ивановна Давыдова в этом, ей-богу, неповинна), а во-вторых, романтических переживаний в связи с изменой вымышленного любовника, ставшего будто бы фаворитом царицы и даже биологическим отцом (!) будущего императора Павла I (намёк на Николая Ивановича Салтыкова, хотя персонаж застенчиво носит иное имя). Вся эта надуманная дребедень, приперчённая интимными сценами и жонглированием православной символикой, перемешанной с дьяволистской, окрашивает образ совсем в иные тона. В финальном психологическом поединке с Екатериной Великой Дарья Салтыкова выглядит как моральная победительница и под заключительные титры уходит на предстоящие ей мучения едва ли не в ореоле святости.
Подобная перестановка акцентов в подходе к историческим реалиям и личностям в нашем кинематографе (да и в литературе и в публицистике) под лозунгом так называемого нового мышления началась при «перестройке»: со стенаний о России, «которую мы потеряли», с сентиментальных интервью с приговорёнными к казни бандитами, с обеления всевозможных предательств и оправдания очевидных злодейств. «Кровавая барыня» Егора Анашкина, увы, продолжает эту похабную тенденцию.
По материалам сайта КПРФ 
