Так говорит народный артист СССР Юрий Соломин в беседе с обозревателем «Правды» Виктором Кожемяко.
Государственный академический Малый театр… Думаю, не только в моём восприятии это звучит торжественно и вместе с тем очень обязывающе. Нести через столетия завещанное Гоголем и Островским, Щепкиным и Мочаловым само собой предполагает особую ответственность. А если к тому же выпало более четверти века руководить таким уникальным художественным коллективом? Юрию Мефодьевичу Соломину, достойно исполняющему столь высокий и нелёгкий долг, 18 июня грядёт 80. И это, согласитесь, повод встретиться с выдающимся деятелем отечественной культуры и поговорить с ним.

От имени поколения «детей войны»

— Юрий Мефодьевич, как родились мы с вами в одном году, каждый раз, отмечая свой день, невольно вспоминаю, что вот через четыре месяца и вам это предстоит. Поколение «детей войны», как нынче выражаются, имеет свою биографию и свой жизненный опыт. Имеет и взгляд на культуру — на её задачи, развитие, достижения и провалы. Конечно, говорить о взгляде целого поколения можно в значительной мере условно, ибо разные люди объединяются общим понятием. А всё-таки что-то главное выделяете?

— Мы росли во время войны. Ни у кого не возникало ни малейших сомнений, что для нашей страны это война справедливая. Теперь-то вон дошло до того, что Советский Союз был агрессором…

— Жуть до чего дошло.

— Нет, наша Родина отстаивала себя от злейших врагов, воевала за высшую правду, и, как бы ни были мы малы, понимание этого было твёрдое. И ощущение единства — вот что очень важно!

Я жил в Чите. Казалось бы, так далеко от фронта. Но для нас главное сосредоточивалось на новостях оттуда, и происходящее там мы переживали, как и в любом месте страны. К тому же в 400 километрах была граница с государством Маньчжоу-Го, прояпонский режим которого находился в союзе с фашистской Германией.

Трудности разделяла вся страна. И у нас было голодновато, холодновато, но душами властвовало нечто гораздо более высокое.

— Что скажете о воспитании того времени?

— Воспитывала вся атмосфера жизни. Вот мы бегали, играли в войну — и это было воспитание. Читали хорошие книги. Смотрели взахлёб патриотические фильмы, спектакли, слышали по радио прекрасные песни.

Ну и, конечно, школа. Я уже не раз в беседах с вами вспоминал родную свою читинскую школу № 5, но и сейчас не могу не сказать о ней, хотя вряд ли она для своего времени была какой-то особенной. Я начал учиться в 1943 году, а до сих пор помню всех своих учителей. Замечательные учителя: в начальных классах — Наталья Павловна Большакова, в старших — классный руководитель Елизавета Михайловна Гувакова… Они же не только знания по своим предметам нам давали, но и наставляли на путь истинный.

— Сегодня может показаться удивительным, что в такое невероятно трудное время об эстетическом воспитании также не забывали. Даже в моей сельской школе на Рязанщине были и драмкружок, и танцевальный коллектив, и хор…

— Про наш хор я вам когда-то, по-моему, рассказывал. Организовал его учитель физики Роман Васильевич Мочалов (ударение в фамилии — на последнем слоге). Он воевал, комиссован был с фронта по контузии. Поселился в комнатке прямо в школе, как квартиры не было. И мы слышали, как в свободное время вечерами он настойчиво учится играть на большом таком трофейном аккордеоне.

А потом возникла у него эта идея: хор! Всех ребят — школа наша была тогда мужская — вовлёк и зажёг энтузиазмом. Мало того, физику к нашей художественной самодеятельности подключил. Когда началась подготовка к областному самодеятельному смотру, придумал изготовить электрифицированное панно из разноцветных лампочек, и трудились над ним опять же всеми классами, всем миром. Зато какое зрелище возникло на сцене Дома офицеров, когда запели мы «Как у Волги у реки…», а за нашими спинами стали переливаться красочные огни большой картины-панорамы, изображающей восстановленный Днепрогэс и потоки искрящейся у плотины воды.

— Над подъездом Центрального телеграфа в Москве по праздникам устраивали похожую картину?

— Именно! Масштаб, разумеется, побольше. Но когда меня, приехавшего в столицу, попробовали этим удивить, я сказал: «Да у нас в Чите было такое же».

Как привлекается внимание

— Я подумал сейчас вот о чём. Ваш великолепный физик Роман Васильевич, который, судя по всему, был поэтом в душе, искал вместе с вами способ и вправду по-хорошему удивить зрителей и слушателей, привлечь их внимание. Наверное, это присуще любому художнику. Вопрос только в том, как привлечь. Почему за последнее время всё шире распространяется по театральным подмосткам эпатаж путём скандала? Например, в Большом театре героиню «Руслана и Людмилы» Глинки показывают в борделе, а в Новосибирском театре оперы и балета, ставя вагнеровского «Тангейзера», привели в бордель уже и Христа. Чем это объяснить?

— Может быть, лёгкостью достижения цели. Внимание, конечно, привлекается: скандал есть скандал. Многие только из-за этого побегут смотреть. Да к тому же соответствующая реклама обеспечена. Но ущерб — и нравственный, и художественный — очевиден! Причём меня особенно травмирует, что, как правило, всё подобное происходит за счёт классики.

— В самом деле, упражнения над классикой чудовищные. И чем дальше, тем больше. Переделка до неузнаваемости!

— Раньше подобное и в голову не могло прийти. А теперь под видом творческой свободы — пожалуйста, что угодно. Есть закон о защите памятников истории и культуры, но пьесы Гоголя или Чехова, Шекспира или Оскара Уайльда под него не подпадают. Так же как инсценировки по прозе Бальзака, Достоевского или Льва Толстого. В результате надругательство над классическими произведениями приняло уже характер эпидемии.

Это считается модным, но наносит колоссальный удар по нашей культуре. Молодёжь не имеет возможности встречаться в театре с истинной классикой, постигать её глубину и красоту. Зрителям предлагают подмену, а для молодых это особенно губительно. Конечно, раскрыть современное звучание произведения, созданного много лет назад, труднее, чем просто «дописать» текст за автора или прибегнуть к скандальным фокусам, о которых вы сейчас говорили. Но многие театры, к сожалению, идут по этому пути.

— И захватывает такая эпидемия кино, телевидение… Вообще, во всех сферах искусства — явный крен на развлекательность. В чём видите причину?

— Я сформулировал её так: бизнес и культура несовместимы. Между тем культуру вынуждают жить по законам бизнеса. Например, как можно меньше затрат и как можно больше прибыли. На первый план выдвигаются деньги, какие учреждения культуры должны приносить. Хотя задача у них совсем другая: воспитание человека! Но теперь, обратите внимание, в кино главным стал уже не режиссёр, а продюсер, то есть не художник, а лицо, обеспечивающее денежные отношения в связи со съёмками и прокатом фильма. Бизнес подминает под себя культуру, деформирует её — отнюдь не в лучшую сторону, а, в конечном счёте, сводит на нет.

И кто же теперь герой?

— Деньги, деньги… Они определяют нынче всё — не только в искусстве, но и в жизни.

— Определяют и развращают! Когда человек, которому невесть за какие заслуги свалились вдруг несметные богатства, может купить буквально всё на свете, какая у него психология?

Помню, если такого богача показывали на телеэкране, мама моя говорила: «Ну зачем ему столько?» Да я и сам иногда думаю: в самом деле, зачем… Но вы посмотрите, как быстро обрастают бешеными деньгами некоторые губернаторы. Побыл на высокой должности совсем недолго, и глядь — уже гора из денежных купюр у него, а недвижимость, «схваченную» не только в России, трудно даже подсчитать.

— Как вам показался владелец камбоджийского острова господин Полонский? Видели его в телевизоре?

— Это которого в трусах привезли? Не понимаю, для чего надо вот такие сюжеты крутить на экране изо дня в день. Пропаганда получается. Но кого и что пропагандируют!

— И Вправду, данный самый Сергей Полонский больше всего прославился эпатажным своим афоризмом: «У кого нет миллиарда, пусть идёт в ж…» То есть почти всех «послал». А сам-то свои миллиарды получил, обманув тысячи человек.

— Показывают же его как героя. И он ещё куражится при этом, выхваляется. Желают таким образом представить пример для молодёжи?

— Фактически именно это и выходит. Своего рода герой нашего времени, которому стоит подражать.

— Но так не воспитать настоящих героев, про необходимость которых нынче вроде бы также говорится. В то время, когда мы росли, совсем иные были для нас примеры. Скажем, я видел, что моим родителям, скромным музыкантам, нелегко приходится зарабатывать свой кусок хлеба. Но зарабатывался он честно, и это было важнее всего. В обществе существовал неколебимый авторитет честности, на чём только и может взрасти героизм истинный, а не криминальных «авторитетов», какие ныне господствуют на телеэкране и, соответственно, в жизни.

Впрочем, я вижу ведь и жизнь других людей. Знаете, нам, будущим актёрам, в Щепкинском училище настоятельно советовали и даже задания давали — внимательно наблюдать, как люди ведут себя в отношениях друг с другом. На улице, в магазине, где-нибудь в ресторане или кафе. Чтобы какие-то особенно выразительные наблюдения можно было потом использовать в работе над ролью. И я невольно продолжаю делать это сегодня.

Недавнее впечатление. Молодые муж и жена с малышом перед витриной игрушек. Маленькому очень хочется, чтоб ему купили что-то приглянувшееся, но… родителям это явно не по карману. И вот надо было видеть, с какой тщательно скрываемой болью (у меня аж сердце сжалось!) мама в ответ на умоляющие просьбы объясняла сынишке, что они данную игрушку ему купят, обязательно купят, только пусть он немного подождёт.

А я вспомнил того миллиардера, который всех «послал». Вот бы обсмеялся, наверное, над такой сценой. Да они и обсмеиваются…

Разрушать легче, чем строить

— Что ещё остро задевает и беспокоит вас в сегодняшней жизни?

— Положение в образовании. Недопустимое, нетерпимое! Уже много лет я твержу об этом. Потому что мне это представляется исключительно важным. Но вот я-то твержу, некоторые очень уважаемые мною люди — также, а положение не меняется.

— Как определили бы суть?

— Названное реформой образования привело не к лучшему, а к худшему. Это вообще удивительная странность: почти все (если не все!) реформы, проводившиеся с 90-х годов, обернулись именно таким образом. Но зачем их тогда проводить? В принципе я не против реформ, какие-то необходимые изменения в разных сферах со временем сама жизнь диктует. Но недаром я обратился в «Правде» к «реформаторам»: «Если вознамерились что-то изменять, то улучшайте, а не ухудшайте!» К сожалению, не очень меня услышали.

— Хотя у вас есть обоснованное право судить и высказываться на данную тему. Как-никак полвека преподаёте в Высшем театральном училище (институте) имени М.С. Щепкина, профессор, член-корреспондент Российской академии образования…

— Вот потому и берусь судить, потому и высказываюсь или прямо-таки кричу, что непосредственно сталкиваюсь с результатами «реформы», которой подверглась наша отечественная школа, признанная в советское время лучшей в мире. С тех пор, как эта «реформа» началась, год от года абитуриенты, приходящие к нам, всё хуже и хуже знают литературу, всё хуже знают русский язык. Есть между них и способные, но — нет кругозора, мозги не работают, речь скатывается к сленгу…

И мне понятно: неразумное сокращение часов на преподавание литературы и русского языка, отмена экзаменов по этим предметам, отмена сочинений и введение ужасающего ЕГЭ, то есть всё, против чего я рьяно выступал, делает своё чёрное дело.

А ведь культура артиста, его духовная наполненность много значат. Смотришь иной раз: внешние данные налицо, но чувствуется, что внутренне человек пуст.

— Вы это чувствуете?

— Да. Но и не только же для будущих актёров необходимо то, что я отстаиваю. Кем бы ты ни стал — инженером, врачом, рабочим, важно при этом, какой ты человек, насколько богат твой внутренний мир и широк круг твоих интересов. А это закладывается в школе, и вот в годы нашей учёбы закладывалось, по-моему, неплохо.

— Сейчас вроде бы заговорили о сохранении и даже возвращении лучших традиций…

— Что я всей душой поддерживаю. Но тут же утверждаю: нельзя возвращать лучшее кусочками! Один раз, будьте добры, верните русский язык, отмените вреднейший ЕГЭ, и пусть будут нормальные экзамены и нормальные сочинения, какие, как мы знаем, хорошо служили развитию молодого человека.

— Насчёт «кусочков» вы правы. Как-то странно получается: в прошлом учебном году объявили о возвращении сочинения в школы, но не на постоянной основе, как было раньше, а единожды в год. Что это даёт — одно сочинение?

— Это лишь видимость. Создаётся обманное впечатление, будто что-то полезное предпринимается. И, по-моему, слишком много подобного создания видимости. А более всего беспокоит меня, о чём не перестаю твердить, состояние нашей медицины, образования и культуры. Потому что вопрос о них — это вопрос о здоровье человека, физическом и нравственном, духовном. Это главное, от чего зависит, какими будут следующие наши поколения. Но именно по главному наносятся и наносятся удары — все данные «оптимизации» и псевдомодернизации.

Что сотворили с медициной в Москве? Сколько предупреждений было, очень весомых и убедительных! Ну, если уж захотелось перемен, взяли бы да проэкспериментировали сначала в одном районе, в пределах каких-нибудь пяти — шести больниц. И посмотрели бы, каков результат. Нет же, давай резать сразу и сокращать всё подряд…

Разрушать легко. Восстанавливать труднее. Вот и болит душа, когда видишь, что доброе, по-настоящему хорошее, необходимое людям — разрушается.

Оставаясь верными себе

— Над Малым театром, по-моему, также висела такая угроза. Спасибо вам и Виктору Ивановичу Коршунову, что устояли. Вот ушёл он, Виктор Иванович…

— Да, 22 года мы работали с ним бок о бок, рука об руку. Он — директор, я — художественный руководитель. Делали одно дело, прямо скажу, в труднейшее время. Но иначе не мои.

Суть не только в том, что я с 18 лет здесь, в Малом театре. Суть в огромной исторической значимости этого художественного явления для русской национальной да и мировой культуры. Знаете, бесчисленное количество раз слышал я от иностранных послов и прочих дипломатов разного ранга: «Мы учились русскому языку в Малом театре». Так неужели заменить нам теперь данный язык матом, к чему многие, как ни странно, призывают?

— Злые и до крайности несправедливые рецензии, какие приходилось читать о ваших спектаклях, конечно же, были вызваны тем, что вы не желали следовать заданному «тренду», то есть кем-то установленной моде. Прежде всего — на извращение классики. Уж слишком бережное у вас к ней отношение…

— Согласен, не прощали нам да и сейчас кое-кто не прощает, что Островский остаётся у нас Островским, а Чехов — Чеховым. Но мы принципиально не соучаствовали и не будем соучаствовать в уничтожении величайшего достояния нашей культуры. Ибо классика отечественная, как и зарубежная, — это и вправду бесценное богатство русской культуры, русского театра. На её основе он достиг поразительных высот, и сползать в некую помойную яму нам не пристало. Как бы кто этого ни желал.

— Но всё-таки бьёт по творческому самочувствию несправедливость писаний в адрес Малого театра? Помню, вы говорили об этом.

— В самом деле, сильно переживал. Возмущался. Зрители также возмущались и выражали сочувствие. Но постепенно у меня выработался иммунитет. А зрители своё отношение к нам выражают тем, что приходят на наши спектакли. И здесь, в Москве, и на гастролях, которых, к счастью, стало больше. Зал, как правило, полон.

— Я был в апреле на спектаклях Всероссийского театрального фестиваля «Островский в Доме Островского», который у вас регулярно проходит. А вы, как я узнал, улетели тогда с частью труппы на гастроли в Новосибирск. Сами там также играли?

— Конечно. В «Филумене Мартурано». А теперь летим в Севастополь. Туда между трёх спектаклей везём наше знаковое, можно сказать, «Горе от ума». И тут без меня не обошлось: я же Фамусов. В сентябре планируем отправиться в мою родную Читу, где я уже 25 лет не был…

— Ну, наверное, они вам устроят юбилей!

— Не знаю. Но собираюсь с волнением. Там могила отца, там моё детство.

— А как в столице юбилей пройдёт?

— Никаких пышных торжеств. Коллеги мои по театру отобрали пять спектаклей из поставленных мною, и они один за другим будут показаны. То есть отмечу юбилей вместе с коллективом и нашим главным другом — зрителем. Думаю, правильно, если театр — дом.

— Вы со своими зрителями отметили недавно и юбилей Победы?

— Святой праздник проходит у нас так ежегодно. Готовим специальную программу: песни военных лет, стихи, воспоминания о Малом театре в годы войны. На экране возникали кадры, запечатлевшие фронтовые бригады наших артистов, эскадрилью истребителей «Малый театр — фронту», которая была построена на собранные в коллективе средства. А когда ведущие этого вечера — актёры Людмила Титова и Василий Бочкарёв стали называть имена погибших, зал встал.

— В преддверии 70-летия Победы на телеканале «Культура» появилась рубрика «Написано войной». Потрясающе вы читали Константина Симонова — «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…» Но как жаль, что под такие бессмертные стихи даже перед великим юбилеем отводилось на телевидении всего лишь пять минут в сутки! Да и недолго рубрика эта продолжалась.

— Времени, видно, не находится для Симонова, Твардовского, Исаковского, на поэзии которых мы росли.

— Зато для скандального олигарха Полонского время есть…

— Что ж, это весьма показательно.

По материалам сайта КПРФ